453
Цифровые технологии в системе частноправовых (цивилистических) отношений
Ю. О. Лысаковская,
старший преподаватель кафедры хозяйственного права,
Белорусский государственный университет
АГЕНТИРОВАНИЕ И ИСКУССТВЕННЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ:
ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ
Аннотация.
Развитие искусственного интеллекта уже ставит вопрос пе-
ред правоведами о придании электронным агентам статуса агента юридическо-
го. Недавнее решение Федерального суда Австралии по делу Талера о признании
искусственной нейронной сети DABUS автором изобретения демонстрирует воз-
можный переворот в судебной практике в части того, что электронные агенты яв-
ляются не только автоматическими, но и автономными. Автор анализирует пер-
спективы наделения электронных агентов правосубъектностью и делает вывод
о некорректности отнесения электронных агентов к юридической личности, субъ-
екту правоотношений, на данном этапе развития технологий и права.
Ключевые слова
: агент, искусственный агент, электронный агент, про-
граммный агент, правосубъектность, ответственность, искусственный интеллект,
слабый искусственный интеллект, сильный искусственный интеллект, смарт-кон-
тракты, мудрые контракты, блокчейн
AGENCY AND ARTIFICIAL INTELLIGENCE: FUTURE AND PROSPECTS
Abstract.
Based on the development of artificial intelligence legal scholars are
already faced with the question whether or not electronic agents (or artificial agents)
are legal agent. The recent decision of the Federal Court of Australia in the Thaler case
recognizes the DABUS artificial neural network as an inventor, and it just illustrates
a very possible reversal in the jurisprudence that electronic agents are not only
automatic but also autonomous. The author analyzes the prospects of conferring legal
personality on electronic agents and makes findings there are no grounds yet at this stage
of development of technology and law to confer legal personality on electronic agents.
Keywords:
Agency, Artificial agents, Electronic agents, Software agents, Legal
personality, Liability, Artificial intelligence, Weak AI, Strong AI, Smart-contracts, Wise-
contracts, Blockchain
Введение.
В июле 2021 г. судья Федерального суда по делу Thaler v.
Commissioner of Patents FCA 879 постановил, что искусственный интеллект (да-
лее – ИИ) может быть указан автором изобретения при подаче заявки на реги-
страцию патента [9, 14]. В своем решении суд ссылался на статью 15 Закона о па-
тентах 1990 г. (Patents Act 1990), в силу которой «те, кто вносит свой вклад или
предоставляет изобретательскую концепцию, имеют право на получение гранта.
Выдача патента на изобретение вознаграждает их изобретательность» [11].
Однако 13 апреля 2022 г. апелляционная инстанция Федерального суда по
делу Commissioner of Patents v Thaler [2022] FCAFC 62 отменила решение суда пер-
вой инстанции и определила, что «изобретателем» в заявке о регистрации патен-
та должно быть указано физическое лицо, обосновав свое решение комплексным
454
Цифровые технологии в системе частноправовых (цивилистических) отношений
толкованием Закона о патентах, историей его принятия, а также статьей 3.2C(2)
(aa) Патентной инструкции (Patents Regulations 1991) [9, 14].
Вместе с тем следует отметить, что Федеральный суд Австралии в своем ре-
шении рекомендовал законодателю рассмотреть возможные изменения в закон,
например:
– Следует ли включатель в перечень правообладателей патента (изобретате-
ля) искусственный интеллект?
– Если да, то кому следует выдать патент на изобретения, созданные ИИ: вла-
дельцу машины, на которой работает программное обеспечение искусственного
интеллекта; владельцу авторских прав на его исходный код или человеку, который
вводит данные, используемые искусственным интеллектом для разработки его вы-
ходных данных? [9].
Доктор Талер доказывал в судах ряда юрисдикций довод о том, что владелец
систем искусственного интеллекта должен по умолчанию признаваться владель-
цем патентов на изобретения, созданные такими системами. Помимо этого, он
утверждал, что указанные системы искусственного интеллекта следует опреде-
лять в качестве изобретателя в патентных заявках [9, 14].
Позиция австралийского суда поддерживается позицией судов Великобри-
тании, Европейского союза и США. Так, Апелляционный суд Лондона постановил,
что системы искусственного интеллекта не могут владеть патентными правами
или передавать их в соответствии с законодательством Великобритании, а изобре-
тателем может быть только физическое лицо. Европейское патентное ведомство
также отклонило аргументы доктора Талера в 2020 г., как и Окружной суд штата
Вирджиния, США [9, 14].
Однако патентный орган ЮАР все же удовлетворил заявку доктора Талера.
Справедливости ради следует отметить, что в ЮАР работает депозитарная систе-
ма регистрации прав на объекты интеллектуальной собственности, что исключает
официальное рассмотрение заявки [9, 14].
Приведенный пример – новый поворот в общемировых дебатах относитель-
но необходимости изменения концептуальных подходов законодательств в целях
адаптации к стремительно изменяющейся сфере инноваций.
Основная часть.
Искусственный интеллект можно рассматривать в качестве
некоего электронного агента лица, им владеющего. Развитие технологий, как мы
рассмотрели выше, уже ставит вопрос перед правоведами о придании электрон-
ным агентам статуса агента юридического.
Так что же такое «электронный агент»? Практически каждый из нас сталки-
вается с ними ежедневно при использовании своих смартфонов, например при-
ложения Siri (Apple), Alexa, Алиса (Яндекс), или автономных устройств, таких
как «умные колонки», иных устройств дистанционного управления. По сути, элек-
тронный агент, или искусственный агент (программный агент) [7], – это часть но-
вой экосистемы – интернета вещей [8].
Безусловно, использование электронных агентов в электронной коммерции
может вызвать множество трудностей, особенно в отношении действительности
агентских договоров и возложения ответственности за действия таких агентов.
455
Цифровые технологии в системе частноправовых (цивилистических) отношений
В качестве наглядного примера работы электронного агента посредством
смарт-контракта можно привести Uber и Яндекс.Такси. В данном случае агрега-
торы выступают посредником (агентом водителя): потребитель выражает согла-
сие оплатить поездку по цене, предложенной электронным агентом (агрегатором),
а принципал – водитель обязуется оказать потребителю услугу по перевозке пас-
сажиров (грузов) до заранее определенного места.
Возникает справедливый вопрос: каков правовой статус договора, заключен-
ного через автоматизированную систему? Имеет ли договаривающаяся сторона
в случае ошибки или сбоя, допущенных автоматизированной системой, право на
судебную защиту в силу договора или в силу причинения вреда?
В соответствии с ч. 2 ст. 309 Гражданского кодекса Российской Федерации (да-
лее – ГК РФ) [1] условия сделки могут предусматривать исполнение сторонами
возникающих из нее обязательств при наступлении определенных обстоятельств
без направленного на исполнение обязательства отдельно выраженного допол-
нительного волеизъявления сторон путем применения информационных техно-
логий, определенных условиями сделки. Фактически российским законодателем
легализована возможность исполнения сделок посредством смарт-контрактов
(самоисполняемых сделок) в отсутствие легального определения смарт-контрак-
та. Как следствие, отсутствие бумажного договора несет определенные риски
в сфере налогообложения, бухгалтерского учета и отчетности, которые, как ви-
дится, можно нивелировать путем дублирования смарт-контракта договором на
бумажном носителе или электронным документом, заверенным электронными
цифровыми подписями.
Иначе обстоят дела в белорусской правовой системе. Революционный
Декрет Президента Республики Беларусь от 21.12.2017 № 8 «О развитии циф-
ровой экономики» (далее – Декрет № 8) [3] в п. 9 приложения 1 к нему содер-
жит дефиницию смарт-контракта как программного кода, предназначенного для
функционирования в реестре блоков транзакций (блокчейне), иной распределен-
ной информационной системе в целях автоматизированного совершения и (или)
исполнения сделок либо совершения иных юридически значимых действий. Как
следует из приведенного определения, смарт-контракт представляет собой тех-
ническое средство, а не сделку или ее форму. Лицо, совершившее дистанцион-
ную сделку с использованием смарт-контракта, считается надлежащим образом
осведомленным о ее условиях, в том числе выраженных программным кодом.
Оферта, направленная в виде кода, признается соблюдением требования пун-
кта 2 ст. 402, п. 2 ст. 404 Гражданского кодекса Республики Беларусь (далее –
ГК Республики Беларусь) о простой письменной форме сделки (п. 3 ст. 404 ГК
Республики Беларусь) [2].
Вместе с тем право совершать и (или) исполнять сделки посредством
смарт-контрактов предоставлено только нескольким категориям субъектов права:
резидентам Парка высоких технологий в порядке правового эксперимента (пп. 5.3
п. 5 Декрета № 8) и участникам банковских и иных финансовых операций (ч. 1
пп. 1.13 п. 1, абзац 3 п. 4 Указа Президента Республики Беларусь от 18.04.2019
№ 148 «О цифровых банковских технологиях» [4]).
456
Цифровые технологии в системе частноправовых (цивилистических) отношений
Представляется все же обоснованным перенять опыт России и легализовать
возможность совершения и исполнения сделок посредством смарт-контрактов,
включив соответствующую норму в Гражданский кодекс Республики Беларусь.
Возвращаясь к вопросу правового статуса договора, заключенного че-
рез электронного агента, отметим, что автор разделяет позицию ряда исследо-
вателей, включая нобелевских лауреатов по экономике 2016 г. Оливера Харта
и Бенгта Хольмстрема (Oliver Hart and Bengt Holmström), основанную на теории
контрактов, что крайне важно, чтобы смарт-контракт представлял собой юриди-
чески обязательный договор, «умный» юридический договор [10]. Некоторые
ученые предлагают перейти от «умных» к «мудрым» контрактам (wise contracts).
Так, Джеймс Хазард и Хелена Хаапио определяют термин «смарт-контракт»
как соглашение, которое исполняется автоматически либо принудительно, ох-
ватывая одновременно и «умный юридический договор» (smart legal contract),
и «умный код контракта» (smart contract code), а также вводят термин «мудрый
контракт» (wise contract). Под «мудростью» ученые подразумевают включение
функций, позволяющих определять деловую (экономическую) и юридическую
цели контракта и способы их достижения [10. С. 1].
Смарт-контракты используются для выполнения либо чисто «алгоритмиче-
ских» вычислений (например, автоматизация комиссий или акций, обеспечение
прав доступа и т. д.), либо интерактивных вычислений, направленных на опре-
деление того, когда, как и в какой степени лица, не входящие в цепочку поста-
вок (продаж) отдельной компании могут коммуницировать [15]. Таким образом,
интеграция системы коммерческого посредничества и блокчейна представляет-
ся многообещающей. Агенты, как коммерческие посредники, являются незави-
симыми (автономными) субъектами по распределению товаров (работ, услуг),
деятельность и взаимодействие которых подлежит должному регулированию со
стороны принципала. В то же время блокчейн и смарт-контракты представляют
собой trust-sensitive инструмент, приемлемый для управления взаимодействием
принципал – агент – потребитель [6].
Например, производитель товара желает экспортировать свой товар за гра-
ницу. Классическая схема будет выглядеть как цепочка поставок, включающая
в себя транспортную компанию (грузоперевозчика), дистрибьюторскую компа-
нию (агента) и розничный магазин (рис. 1).
Рис. 1. Традиционная цепочка сбыта товара (разработка автора)
А так будет выглядеть цепочка продвижения товара до конечного потребите-
ля (в розничной торговле, например) с применением технологии блокчейн (рис. 2).
457
Цифровые технологии в системе частноправовых (цивилистических) отношений
Рис. 2. Цепочка сбыта товара с применением технологии блокчейн
(разработка автора)
Некоторые правоведы (как будет рассмотрено далее) утверждают, что ука-
занные вопросы лучше всего разрешить, наделив автоматизированные системы
правосубъектностью.
Полагаем, что стоит все же адаптировать данные процессы на основе именно
деликтного права путем принятия различных стандартов ответственности в зави-
симости от того, выполняется ли действие автономно оставленным без присмо-
тра программным обеспечением или это делается автоматически с помощью про-
граммного обеспечения.
В попытке создать искусственного агента, обладающего теми же свойства-
ми, что и юридический агент (лицо, обладающее правосубъектностью), Рассел
и Норвиг в своем исследовании фокусируются на том, делает ли искусственный
агент «правильные вещи». Таким образом, выбор искусственным агентом того
или иного действия всегда зависит от: а) его встроенных знаний и б) от последова-
тельности содержания, воспринимаемой его датчиками (последовательность вос-
приятия агента). В то время как люди имеют свои собственные желания и пред-
почтения, выбирают действия, которые дают им желаемый результат, с учетом
этических, моральных и юридических норм, машины (не имеющие собственных
желаний и предпочтений) запрограммированы максимизировать свою произво-
дительность, т. е. проявляют свои «рациональность» (rationality) и «интеллект»
(intelligence) [12. С. 36–39].
Сторонники теории о признании искусственных агентов (artificial agents)
субъектами агентских правоотношений наравне с агентом – физическим или
юридическим лицом аргументируют свою позицию тем, что электронные аген-
ты: а) «обладают интеллектом» и б) «свободой действий» [5]. Приверженцы дан-
ной теории признают пользователей таких электронных агентов принципалами
в понимании субъекта агентских правоотношений. Так, профессор Самир Чопра
утверждает, что «компьютерные программы – тоже люди» и «релевантной в дан-
458
Цифровые технологии в системе частноправовых (цивилистических) отношений
ном случае является концепция полномочий, содержащаяся в законодательстве
об агентском договоре, которое ограничивает полномочия агента принимать ре-
шения от имени принципала. Существование такого ограничения предполагает
дискреционное право принимать решения, которые не были бы приняты самим
принципалом. Таким образом, на первый взгляд, искусственные агенты, заключа-
ющие контракты от имени корпораций или пользователей, которые их использу-
ют, функционируют как юридические личности» [5. С. 34].
То есть данная теория утверждает, что юридическому агенту не требуется пол-
ная правоспособность: агенту не требуется способность иметь законные права или
нести ответственность по обязательствам принципала по аналогии с правоспособ-
ностью ребенка [5. С. 41–42]. Поскольку в системе общего права (common law) ре-
бенок имеет право заключать договоры, связывающие его мать или опекуна, даже
если мать не обладает правоспособностью связать себя договором, так и искусствен-
ные агенты могут выступать в качестве юридических агентов, связывающих своих
принципалов – субъектов правоотношений. Рассматриваемая теория также приз-
нает судна и компании искусственными юридическими личностями, обладающи-
ми правоспособностью, имеющими права и несущими обязательства [5. С. 379].
Автор разделяет мнение противников данной теории, например Дэниела Сенга
и Тана Ченга Хана [13], о ее дефектности, так как в отличие от электронных агентов,
люди, так же как и компании, лежат в основе деятельности судов и компаний.
Заключение.
Посредничество присуще многим сферам хозяйственной де-
ятельности, особенно в сфере коммерции. Все чаще такие субъекты агентских
правоотношений, как корпорации, заключают сделки не через посредников (лиц
юридических или физических), а с помощью искусственных агентов.
Вместе с тем полагаем, что искусственных агентов преждевременно наде-
лять правосубъектностью до тех пор, пока технологии искусственного интеллекта
не создадут искусственного агента с необходимым и достаточным уровнем раци-
ональности и интеллекта. Но даже если искусственные агенты достигнут разум-
ности и осознанности, они не могут быть агентами де-юре, если только не будут
признаны субъектами агентских правоотношений.
Вне зависимости от того, насколько сложна часть кода, код не может быть
агентом де-юре в отсутствие легального определения его как юридической лич-
ности и выработки механизма практической реализуемости привлечения к ответ-
ственности искусственного агента. Например, корпорации как юридические лица
обязаны раскрывать информацию о своем состоянии посредством проведения
ежегодного аудита. По аналогии, в случае с искусственным интеллектом компа-
нии-агенты должны быть обязаны раскрывать условия агентских договоров и их
функциональных возможностей и др.
Таким образом, развитие информационных технологий неизбежно проникает
во все сферы общественных отношений. Применение смарт-контрактов в случае
с коммерческим посредничеством (агентированием, дистрибьюторством), в том
числе посредством электронных агентов, технически уже возможно и применимо.
Вместе с тем вопросы правового регулирования отношений сторон смарт-кон-
трактов до настоящего времени остаются открытыми:
459
Цифровые технологии в системе частноправовых (цивилистических) отношений
– отсутствует правовое регулирования смарт-контрактов в национальных
правовых системах и международном праве;
– вопросы определения применимого права (материального и процессуального);
– исполнимость вынесенного решения в трансграничных отношениях и на
территории страны местонахождения виновной стороны;
– отсутствие судебной практики.
В научном сообществе предлагается перейти от «умных» контрактов к «му-
дрым» (wise contracts), которые должны быть понятны, технологичны и законны.
Возможно, «мудрые» контракты смогут восполнить существующие пробелы.
Представляется, что для развития применимости смарт-контрактов в деловом
обороте России и Беларуси требуется легально определить правовой статус самого
смарт-контракта и его сторон, механизм защиты прав и интересов каждой из сторон
и выработать единообразный подход к применению соответствующих норм.
Существующие на сегодняшний день электронные агенты все еще остаются
примерами так называемого слабого искусственного интеллекта (Weak AI) и, как
нам видится, все же не имеют подлинной автономии, а значит, и не могут обладать
правосубъектностью.
Кроме того, квалификация электронных агентов в качестве субъектов права
не является необходимой, поскольку их действия (и злоупотребления) могут быть
юридически урегулированы на основе общих принципов деликтной ответствен-
ности и механизма ее реализации, аналогично тому, как определяются основания
возникновения обязательств вследствие причинения вреда у владельца источника
повышенной опасности (ст. 1070 ГК РФ, ст. 948 ГК Республики Беларусь).
В случае признания электронных агентов инструментом принципала – лица
в терминологии гражданского законодательства, вопросы привлечения к ответ-
ственности электронных агентов вполне себе разрешимы на основе договорного
и деликтного права. Полагаем, что до тех пор, пока не будут созданы системы
«сильного искусственного интеллекта» (Strong AI), вопрос о правосубъектности
электронных агентов не должен сдерживать развитие технологий и права в сфере
искусственного интеллекта.
Список литературы
1. Гражданский кодекс Российской Федерации (часть вторая) от 26.01.1996
№ 14-ФЗ (ред. от 01.07.2021, с изм. от 08.07.2021) (с изм. и доп., вступ. в силу
с 01.01.2022) // СПС «КонсультантПлюс». URL: http://www.consultant.ru/document/
cons_doc_LAW_9027/27fb9de9d0fa6adb1f00e22c245b99251d5bd23f/ (дата обращения:
15.09.2022).
2. Кодекс Республики Беларусь от 07.12.1998 № 218-З (ред. от 18.07.2022)
«Гражданский кодекс Республики Беларусь» // СПС Ilex. URL: https://ilex-private.
ilex.by/view-document/BELAW/197814/%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%BE%
D1%87%D0%BD%D0%B8%D0%BA%20%D0%BF%D0%BE%D0%B2%D1%8B%
D1%88%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D0%BE%D0%B9?searchKey=sq63
#M100001 (дата обращения: 15.09.2022).
460
Цифровые технологии в системе частноправовых (цивилистических) отношений
3. Декрет Президента Республики Беларусь от 21.12.2017 № 8 (ред. от
18.03.2021) «О развитии цифровой экономики» // СПС Ilex. URL: https://economy.
gov.by/uploads/files/sanacija-i-bankrotstvo/Dekret-Prezidenta-Respubliki-Belarus-
ot-21–12–2017-N-8-O-r.pdf (дата обращения: 15.09.2022).
4. Указ Президента Республики Беларусь от 18.04.2019 № 148 «О цифровых
банковских технологиях» // СПС Ilex. URL: https://ilex-private.ilex.by/view document/
BELAW/181194/?searchKey=j1wx#M100068 (дата обращения: 15.09.2022).
5. Chopra S., White L. F. A legal theory for autonomous artificial agents. The
University of Michigan Press, 2011. 264 p.
6. Ciatto G., Mariani S., Maffi A., Omicini A. Blockchain-based coordination:
Assessing the expressive power of smart contracts // Information. 2020. № 11 (1). DOI:
10.3390/info11010052
7. Dahiyat E. A. R. Law and software agents: Are they “Agents” by the way?
// Artif Intell Law. 2021. № 29. URL: https://doi.org/10.1007/s10506–020–09265–1
(дата обращения: 12.09.2022).
8. Gillis A. S. What is the internet of things (IoT)? URL: https://www.techtarget.
com/iotagenda/definition/Internet-of-Things-IoT (дата обращения: 12.09.2022).
9. Grierson L. Court of the Federal Court of Australia dismisses DABUS – An
AI system cannot be an Inventor // Gadens. 2022. May 11. URL: https://www.gadens.
com/legal-insights/full-court-of-the-federal-court-of-australia-dismisses-dabus-an-ai-
system-cannot-be-an-inventor/ (дата обращения: 12.09.2022).
10. Hazard J., Haapio H. Wise contracts: smart contracts that work for people and
machines // Conference: International Legal Informatics Symposium IRIS 2017. February
2017. Salzburg, Vienna. URL: https://www.researchgate.net/publication/314263820_
Wise_Contracts_Smart_Contracts_that_Work_for_People_and_Machines/stats (дата
обращения: 15.09.2022).
11. Patents act 1990 of Commonwealth of Australia. № 83, 1990 (amended as Act
№ 9, 2020, Act № 154, 2020). URL: http://www5.austlii.edu.au/au/legis/cth/consol_
act/pa1990109/notes.html (дата обращения: 12.09.2022).
12. Russell S., Norvig P. Artificial Intelligence: A Modern Approach (Pearson
Series in Artifical Intelligence). 4th ed. 2021.
13. Seng D. K. B., Tan C. H. Artificial Intelligence and Agents // NUS Centre for
Technology, Robotics, Artificial Intelligence & the Law Working Paper 21/02. NUS Law
Working Paper № 2021/019. July 20, 2021. City University of Hong Kong School of Law
Legal Studies Research Paper No. Forthcoming. DOI: http://dx.doi.org/10.2139/ssrn.3935446
14. Vincent J. AI systems can’t patent inventions, US federal circuit court confirms
// The Verge. 2022. August 8. URL: https://www.theverge.com/2022/8/8/23293353/
ai-patent-legal-status-us-federal-circuit-court-rules-thaler-dabus (дата обращения:
12.09.2022).
15. Wegner P. Why interaction is more powerful than algorithms // Commun.
ACM. May 1997. № 40, 5. Pp. 80–91. DOI: 10.1145/253769.253801
